Анатолий Урванцев «… Сам я исконно казачьего рода»

Прозу Анатолия Урванцева об оренбургских казаках можно с уверенностью назвать заметным явлением в современной литературе. Анатолий Семенович Урванцев – писатель и политический журналист, участник конкурсов «Большая книга» и «Русский букер», лауреат Золотой Есенинской медали «За верность русским традициям культуры и литературы», лауреат премии «Лучшие перья России», Заслуженный работник культуры Российской Федерации, человек не равнодушный к судьбе своих соотечественников и русской истории, кроме того, талантливый художник, способный донести до сердец современников картины трагических уральских событий в период «великого перелома» и другие нелегкие для страны времена. Читатели уже знакомы с его трилогией «Казачий роман», книгой «Двоедане», рассказами и повестями из сибирской жизни.

— Анатолий Семенович, расскажите, пожалуйста, почему Вы обратились к теме казачества?

— Это произошло совершенно естественно. Мой прадед Наум Логинович Урванцев служил при дворе Александра II в должности форейтора. Его Величество, будучи в Оренбургских степях, где проводились царские скачки, сразу приметил казака, занявшего первое место, и сказал: «Вот этот человек будет при мне править лошадьми». Прадед был двоеданом (двоедане – это наиболее истые христиане-старообрядцы), и царь знал об этом. Кроме того, Наум Логинович числился в Оренбургском казачьем войске. А дед мой, Тит Наумович, принадлежал к Уральскому казачьему войску. Как такового Уральского округа не существовало, был только Оренбургский, и, чтобы уйти от влияния Оренбургского войскового атамана, было организовано Уральское казачество. Официально его нет до сих пор, есть Сибирское казачье войско, которое возглавляет ныне Анатолий Иванович Острягин, депутат Государственной Думы.
В 1825 году мой предок принимал участие в декабрьском вооруженном восстании, за что подвергся ссылке. Однако вскоре царь велел освободить его. Он вернулся в Челябинск, откуда и начался наш род. Я много раз встречался с дедом. Ему было почти сто лет, а он запросто выпивал граненый стакан виноградной водки. Четырежды был женат. Умер в результате случайного падения с велосипеда – то есть, не своей смертью. К слову сказать, прадед, Наум Логинович, тоже разбился, когда в возрасте ста двух лет участвовал в царских скачках… Вот и ответ, почему я выбрал тему казачества – потому что сам я исконно казачьего рода.

— Вы говорили, что в Вашем романе не так уж много вымысла. Кроме Ваших родителей есть и другие реальные прототипы. Не могли бы Вы рассказать об этом подробнее?

— Все действующие лица — это реально жившие люди, которые окружали моих родителей и которых я лично знал в детстве. Многие фамилии в романе сохранены, и я до сих пор получаю немало благодарных писем от родственников этих людей. Изменил разве что фамилии некоторых работников милиции, прокуратуры, например, при описании ссыльной Тобольской тюрьмы. Отпрыск одного из них, прокурор, позвонил мне и сказал: «Готовьтесь — будет судебный иск: вы исказили судьбу моего отца». Я ответил: «На воре и шапка горит, а фамилию, имя и отчество вашего предка я изменил, так что никакой суд мне не страшен».
Покойный отец говорил мне: «Если будешь писать книгу, — слово «роман» он не понимал, — напиши обо всех наших, кого мы знали». Он оставил толстую тетрадь. Это, конечно, не роман, не книга, просто записи о людях, о том, кто как жил, как погиб… Это всё правда, никакого вымысла.

— Можно сказать, что незримым соавтором Вашей трилогии являлся отец? Документальная основа книги — его заслуга?

— Да, да, если бы не было той тетради, ничего бы не вышло. Были диктофонные записи, но в 1992 году на моей даче произошла кража со взломом, в результате все эти кассеты пропали – кому и зачем они понадобились?..

— Анатолий Семёнович, в Вашей книге занимательность сюжета органично сочетается с документалистикой, которая подается очень ненавязчиво и искусно. Это редкое умение – результат Вашего журналистского опыта или одаренность от природы?

— Думаю, это, скорее, от отца. В 1992 году он умирал от рака, и я навещал его по два-три раза в неделю. В те часы, когда ему становилось лучше, он диктовал мне книгу. Можно сказать, несколько глав принадлежат ему, — не полностью, конечно, я их впоследствии обработал, но тон задал именно отец. Я понял, что в нем погиб большой литератор. Он закончил четыре класса церковно-приходской школы — восьмилетки, по-нашему. Хорошо писал, много читал, особенно любил воспоминания Жукова, с которым ему по воле случая довелось познакомиться лично.

— Такой крупный казачий летописец как Шолохов оказал на Вас влияние?

— Он не мог оказать на меня слишком большого влияния. Уральское и Донское казачество — это две разные ветви. Донские казаки — воины, а уральские — крестьяне, между ними никогда не было дружбы. Я трижды встречался с Шолоховым, когда он жил неподалеку. Узнав, что я уральский казак, он так и сказал мне: «Мы с вами не дружили».

— В современной литературе затронутая Вами тема двоеданства не имеет аналогов. Какие отклики последовали на книгу после ее выхода?

— Взяв «Двоедане» и трилогию «Казачий роман», я поехал к митрополиту старообрядческой церкви. На месте его не оказалось, меня принял заместитель. Он сказал: «Трилогию мы не одолеем, а “Двоедан” прочитаем». Через месяц я позвонил ему, чтобы узнать о впечатлениях от романа, и услышал: «Сын мой, ничего подобного в нашей литературе я не читал. Очень хорошая и полезная книга. Всё схвачено и передано очень точно. Вы двоедан? У меня к Вам предложение. Мы хотим выпустить Ваш роман хорошим тиражом при условии, что все права на издание Вы передадите нам». Пообещал хорошие деньги, но я ответил, что не пойду на это.

— Скажите, а «Двоедане»…

— Правильно – двуедане, но я не стал использовать эту форму, потому что в последнее время говорят двоедане.

— …завершённое повествование?

— Завершённое. Это была самая трудная книга для меня: пришлось просмотреть много литературы, посвященной быту и традициям староверов, их взаимоотношениям с православными христианами, много читал о Морозовой… Всё это нашло отражение в романе.

— Слышала, как один старовер сравнивал по силе воздействия Вашу книгу с «Оводом», а корреспондент «Вечерней Москвы» Анатолий Сидоров, перечитывая роман, говорил, что это «классика».

— Да, было такое. Сидоров позже попросил у меня несколько экземпляров и отвез в Рязань, в монастырь.

– Студенты нашего вуза также прочли Ваши произведения с большим интересом. Скажите, что бы Вы могли пожелать молодому читателю-филологу?

— Литературу сейчас превращают в бизнес, появилось много модных коммерческих течений. Так вот, надо перестать гоняться за модой. Необходимо вновь обратиться к принципам русской классической литературы. Им были верны Шолохов, Твардовский, я тоже стараюсь быть им верен. И ещё: нужно работать над словом. Некоторые слова, особенно в «Двоеданах», я менял по двенадцать раз, пока не убеждался в том, что найдено единственно точное слово. Там и церковнославянизмы, и местные диалекты, какие ещё поискать надо, – всё это живой русский язык, который мы должны любить, уважать и чтить.

— Спасибо, Анатолий Семёнович. Желаю Вам благополучия и новых возможностей для издания своих произведений. Думаю, пройдёт совсем немного времени и Ваши книги по праву займут достойное место в русской литературе рубежа ХХ–ХХI веков как уникальные страницы казачьих летописей.

Беседовала Ирина Гречаник.